Приступал к постановке «Царской невесты» с душевным трепетом. Ведь главной задачей было не просто сделать новый спектакль, не поставить свою «Царскую невесту», а продолжить задуманное и выстраданное Е.В.Колобовым, закончить его работу, трагически незавершенную. Эта опера много значила для Евгения Владимировича. К «Царской невесте» он возвращался в течение всей жизни, она не просто была одной из его любимых опер, но и имела для него какое-то мистическое значение. Изучив колобовский клавир, вчитываясь в записи и комментарии, я видел, как он год за годом «для себя» ставил эту оперу, как рождались иногда взаимоисключающие трактовки, как выстраивались образы, как менялся смысл творимого. Может быть поэтому самым сложным в нашей работе был подготовительный период - из 5-6 колобовских вариантов нужно было выбрать один, чтобы взять его за основу. В одном варианте опричники и эпоха Грозного приравнивалась к НКВД и эпохе репрессий 1930-х годов. От него Евгений Влади-мирович быстро отказался, как от очень простой аналогии. И он был прав - таких «Царских» за последнее время появилось с десяток. Был вариант мне особенно дорогой. Он укладывался в гениально придуманную Колобовым хоровую арку: спектакль начинали с молитвы-эпиграфа (церковный хор, написанный Римским-Корсаковым) «Да молчит всяка плоть человеческая» и заканчивался хором опричников («То не соколы...»), и этот хор символизировал не традиционный финал - «герои погибают, но жизнь продолжается», а безысходность и невозможность чистой любви и жизни героев в таком государстве. Был и вариант (отдельный карандаш в клавире), который Колобов продумал как ре-жиссер, не просто расписав мизансцены, но поменяв часть реплик и приблизив оперу по напряженности действия к драме Л.Мея. Ну, и наконец, тот вариант, на котором останови-лись мы и что стал основой нынешней постановки (a porte: одно из возможных колобовских названий - «Раздумья о Царице Марфе»). За основу мы взяли судьбу трех персонажей. Двух сильных, активных, страстных и трагичных - Любаши и Грязного, и Марфы - наивной, чи-стой, простой, но одновременно возвышенной. И если посмотреть на все эти прилагатель-ные, то не есть ли это описание Любви? Именно о Любви этот спектакль. (Кстати, Евгений Владимирович считал, что ключевые слова в опере произносит все-таки Марфа: «В краях чужих, чужих землях такое ль небо как у нас?» Вообще, мне кажется, что Марфа и есть сим-вол этой чистой, возвышенной любви.) Что касается партитуры, то я бы не сказал, что она была сильно купирована. Все под-чинено движению и развитию трех персонажей, их линии стали главенствующими. Были убраны только эпизоды, которые этому развитию мешали, тормозили действие. Большое счастье, что в театре удалось сохранить колобовские традиции, атмосферу, отношение к творчеству. Каждая фраза, каждый звук выстрадан и прожит сердцем, когда оркестр знает, почему здесь должен быть именно такой звук, именно этот акцент. Когда солисты, работая над интонацией, стремятся выразить внутреннее состояние героя через глубокое проникновение в образ. Ведь опера - волшебный жанр, где ты можешь говорить не только «четким словом», но и музыкальными ощущениями, тогда твое состояние публика поймет и схватит даже без слов. Ведь главное в опере - музыка, сердце, чувства, жизнь, страдание и счастье. Все то, что есть понятие «опера».
|